ОБ ИНДЕКСАХ ЦИТИРОВАНИЯ
Напомним историю вопроса. В указе президента России от 7 мая 2012 г. «О мерах по реализации государственной политики в области образования и науки» требовалось, чтобы к 2020 году не менее пяти российских вузов вошли в сотню ведущих университетов мира, а число публикаций российских авторов в «мировых научных журналах», индексируемых в базе данных Web of Science, возрасло к 2015 году до 2,44 % (тематика статей в указе не оговаривается). Откликаясь на указ, Министерство образования рекомендовало ВУЗам увеличить число публикаций в ведущих зарубежных изданиях, связав эти показатели с определением статуса учреждения, прохождением аккредитации, выделением дополнительного финансирования и т.д. При этом профили ВУЗов не были оговорены, как и не были оговорены в указе президента России области знаний, по которым должны быть опубликованы статьи российских авторов в журналах, включенных в Web of Science. В результате гуманитарные и естественные науки оказались в разных положениях – естественникам легче публиковаться за рубежом, чем гуманитариям. Разумеется, на этой благодатной почве тут же взошли загадочные конторы и, которые за деньги готовы немедленно обеспечить попадание любого материала в нужный индекс (примечательно, что большинство этих контор и организаторов конференций находится на Украине). Но дело не в этом. Почему именно этот формальный подход сегодня возобладал в качестве критерия?Во-первых, дело, по словам культуролога Г.Кнабе, в «исчерпанности самого феномена, носившего (и по инерции носящего) название академической среды». То есть рассасывается, разрежается среда обитания, уходит воздух, становится нечем дышать. «Избыточными становятся и сама среда, – пишет Г.Кнабе, – и основанные на ней традиционные формы научной жизни, такие как конференции, диссертационные диспуты, обсуждение докладов и рукописей и т.д… Если из окружающей атмосферы на эту среду распространяется представление о полной субъективности и иллюзорности истины, о принципиальной неадекватности высказываемого суждения внутреннему потенциалу того, кто высказывается, то обмен мнениями утрачивает стимул. Меня всерьез может касаться лишь то, что имеет отношения к моему академическому самоутверждению, тем самым – к моей научной карьере и в конечном счете - к единственной осязаемой реальности – моей выгоде. Задачи, традиционно стоявшие перед академической средой, решаются на основе мотивов этим задачам посторонних, а стремление, вопреки описанной атмосфере, сохранить академическую среду традиционного типа начинает вызывать только иронию». Следствием этого становится превращение в пустые оболочки, бессмысленные ритуалы, камлания все атрибуты и формы внешнего выражения научного сообщества. Условный, искусственный, магический характер приобрели защиты курсовых, дипломных, диссертационных работ, выступления на конференциях, диспуты. Такой же характер все чаще носят экзамены и зачеты, выпускные экзамены. Автору статьи не известен ни один случай (буду рад, если кто-то опровергнет) провала курсовой работы, отказа в защите дипломного проекта, несдачи выпускных экзаменов в ВУЗе с невыдачей диплома. А это значит, что процесс и итог, причина и следствие никак не связаны между собой. Во-вторых, мы наблюдаем крах модели «потребления знаний». Научное сообщество без перерыва продолжает производить все новые знания, умножает концепции, взгляды, углы и точки зрения (при том, что, например, в целом ряде областей истории «производство источников» явно не поспевает за их переработкой – приходится жевать уже пережеванное, перерабатывать уже использованное) по принципу «мы знаем все больше и больше о все меньшем и меньшем, так что в конце концов приобретем совершенное знание ни о чем». Накачивание возможностей роста потребления знаний работает по тем же принципам, по которым работает модный бутик – человеку объясняют, что «все это», все эти сведения, даты, таблицы и формулы ему очень нужны, но не объясняют, зачем. Однако сейчас наступило время, когда потребление знаний в прежнем виде оживить больше не удается, а ничего нового не придумано. Тем не менее система производства знаний упорно продолжает работать, работать почти вхолостую (доказано, что более 80 процентов публикуемых сегодня научных статей не содержат ничего нового и эти проценты продолжают расти), затапливая окружающее пространство отходами мозговой жизнедеятельности, как «вечный хлеб» в старом рассказе А.Беляева. Разобраться в этом потоке уже почти невозможно, и поэтому критерии «научной ценности» той или иной работы того или иного автора все больше формализуются по внешним признакам. Часто ли цитируют, ссылаются, грамотно ли оформлено, напечатано ли в ВАКовском издании или в обычном, сколько в год выходит публикаций в целом, сколько выступлений на конференциях и т.д.? Поэтому не удивительно, что в качестве ключевого критерия эффективности научного сообщества опять же принят критерий чисто формальный. В чем проблема этого критерия? Прежде всего, этот показатель не дает ничего для понимания содержательной, истинно научной составляющей индексируемых работ, публикующихся в журналах. Так, например, сомнительные открытия Фоменко, Носовского, Аджи, Задорнова и прочих «историков» возбуждают большие дискуссии и активно цитируются, а действительно научные статьи привлекают гораздо меньше внимания, тем более что они рассчитаны на очень узкую аудиторию. Другая проблема обозначена известным историком А.И.Филюшкиным: «Мы занимаемся темами, которые интересны локально, для национальной историографии, но не востребованы в мировой науке и часто находятся вообще в стороне от мейнстрима мировых гуманитарных исследований. В 2015 г. в Китае будет Всемирный конгресс историков. Были опубликованы темы, которые там будут обсуждаться. 90 % из них вообще находятся вне сферы интересов отечественных историков. А наш вклад в остальные 10% вовсе не очевиден, и вряд ли мы там можем сказать что-то основополагающее».
Действительно, сегодня в Web of Science доля российских публикаций (естественнонаучного, технического и гуманитарного профиля) на 2011 г. составляла лишь 2,12 % от общего объема публикаций в этой базе данных. У гуманитариев ситуация еще хуже – в 2007–2011 гг. число статей гуманитариев в Web of Science составляло около 0,95 % от общего числа российских публикаций (то есть было примерно в 5 раз ниже общего процента публикаций гуманитариев в Web of Science). Усложняет ситуацию то обстоятельство, что проблематика, разрабатываемая на Западе и активно обсуждаемая, вовсе не обязательно должна быть интересна отечественному исследователю, не говоря уже о том, что жанр «история как развлечение», где научный текст носит характер подписей к огромным иллюстрациям, находит все больше сторонников. И.И.Верняев пишет: «Вот сейчас в мировом тренде, например, тема «Антропология зомби» – статьи, монографии, курсы лекций идут широким потоком (вот, например, в Стенфорде). Надо бы что-то такое попробовать, нырнуть, так сказать, с головой в мейнстрим. Ну, и сделать что-то вроде «Zombies – Russian experience» – может, опубликуют в «American Anthropologist» (WoS)». Разумеется, прав А.И.Филюшкин, когда говорит о том, что российские ученые мало читают зарубежные издания. «По той же истории в Скопусе было 169 научных журналов. И ни одного из них никто из коллег, которых я спрашивал, не читал! Нельзя попасть в высокорейтинговый журнал, если ты не читаешь его на протяжении нескольких лет, не знаешь его стиля, научных требований к публикации, тематики и т.д.» Однако это проблема не только ученых, но системы «обеспечения информацией» деятелей науки. Полностью отсутствует некая структура, которая бы целенаправленно и эффективно занималась переводами и изданием научных работ. Сегодня все имеющиеся переводы – дело рук отдельных энтузиастов. Поэтому, например, классический труд Э.Х.Канторовича «Два тела короля», вышедший на Западе в 1957 году, добрался до нашего широкого читателя лишь сейчас. Можно вспомнить, что в советское время на авиационных заводах работали специальные отделы технических переводов, которые сразу же переводили всю необходимую для работы литературу, «для служебного пользования» сразу переводились и издавались небольшими тиражами многие западные и восточные работы, выходили тематические дайджесты. Сегодня ситуация совершенно иная. Конечно, есть, по выражению А.В.Полетаева, «обоюдный снобизм» («на Западе русисты считают, что мы тут ничего не понимаем, а наши гуманитарии думают, что совершенно несущественно, что они там про нас пишут, потому что они ничего про нас не знают»). Но создание серьезного центра научных переводов могло бы многих избавить от этого снобизма. При этом необходимо подчеркнуть, что этот центр должен заниматься и «обратными переводами» – переводить на иностранные языки современные серьезные отечественные исследования. Но пока что этого нет. А, следовательно, и на Западе не слишком осведомлены о состоянии отечественной науки. Ибо читать на английском (или других языках) у нас многие ученые более или менее могут, а вот на русском на Западе читает ничтожно малая часть. Кроме того, как отмечает историк А.С.Усачев, гуманитарии всегда будут проигрывать естественникам в борьбе за индексы цитирования. «Специфической чертой ряда гуманитарных наук – в первую очередь истории и филологии – является их «национальный» характер. Специалисты, как правило, «привязаны» к той или иной стране: если результаты исследований физика или химика слабо зависят от места их проведения (на них сказывается главным образом уровень технического оснащения научного центра и квалификации его сотрудников), то в случае с исследованиями по российской, английской, французской, китайской и т.д. истории и культуре ситуация принципиально иная. Основными (хотя и не единственными) читателями научных трудов по истории, литературе, культуре, философии и т.д. той или иной страны будут ее граждане (за исключением истории древних цивилизаций, главным образом Древнего Востока и Античности, а также Византии, где исследования в целом носят международный характер). Этот несомненный факт и определяет то, что центр изучения истории и культуры той или иной страны будет в ней и находиться. В ней же будут работать ведущие специалисты, там же будут издаваться и ведущие периодические издания по соответствующей тематике. Вряд ли кто-либо всерьез будет спорить с тем, что главными центрами изучения истории и культуры США, Франции, Великобритании, Германии являются научные и научно-образовательные организации соответственно США, Франции, Великобритании, Германии. Судя по настойчивым пожеланиям печататься именно в зарубежных изданиях, эта, казалось бы, очевидная истина по умолчанию отрицается. Публикации отечественных авторов, работающих в главном центре изучения русской истории, культуре и т.д. – в России – рассматриваются как публикации второго сорта, несоответствующие общемировым стандартам качества. Далее А.С.Усачев приводит убедительный пример: «Уже 40 лет (с 1972 г.) издается достаточно авторитетный англоязычный журнал «Sixteenth Century Journal». За время существования этого журнала там были опубликованы сотни статей по истории Англии, Франции, Испании, Германии, Италии, Османской империи и ряда других стран. Однако в этом издании нет ни одной (!) статьи, специально посвященной истории России в XVI в. И это при том, что она в этот период являлась весьма заметным «игроком» на международной арене: достаточно вспомнить растянувшиеся почти на все XVI столетие весьма настойчивые попытки Габсбургов и папского престола привлечь русского государя к антитурецкой коалиции. Другой пример – в оглавлении наиболее авторитетного международного издания по средневековой истории – «Speculum» – за 2010–2012 гг. нам не удалось обнаружить статей, посвященных российской истории. Чуть менее контрастна, но тоже показательна ситуация с другими изданиями исторического профиля. В журнале «Eighteenth-Century Studies» в 2010–2012 гг. опубликованы десятки статей объемом до 28 страниц по истории Франции, Испании, стран Нового Света, в то время как внимание к России ограничено тремя аннотированными обзорами литературы по 2–3 страницы каждый (их авторами являются представители зарубежных научных центров). Вряд ли стоит специально разъяснять читателю, что в это столетие (особенно в период правления Екатерины II) Россия играла одну из главных «партий» в европейском «концерте»«. А если ко всему этому прибавить цензуру в западных изданиях «неудобных» с точки зрения современной политики текстов (попробуйте в американском издании опубликовать апологию Каддафи), то, например, любая статья на тему современной международной ситуации, написанная автором с пророссийских позиций, просто обречена на забвение. Кроме того, нынешняя ситуация с санкциями и антироссийской истерией в западных СМИ закономерно актуализирует соблазн западных научных кругов «наказать российскую науку» с помощью индексов цитирования. О чем, кстати, в кулуарах западных научных конференций уже говорят предельно определенно. Перестают цитировать, через некоторое время замеряют общие показатели – и вот российская наука в мировых рейтингах оказывается между Угандой и Зимбабве и формально все правильно. И поделать ничего нельзя – мы сами положили голову на гильотину и даже расстегнули воротничок для полного удобства. Все это происходит так, словно не существует отечественного аналога Web of Science и Scopus – Российского индекса научного цитирования (РИНЦ), который почему-то оказывается на периферии и в тени западных индексов. Изменить эту ситуацию можно и нужно. Публикации в западных изданиях нужно признать желательными, но не обязательными. Одновременно нужно помочь ученым попасть в эти индексы (сегодня этот процесс обустроен таким количеством формальностей, что легче плюнуть, чем ввязываться), переводить отечественные работы и популяризировать их на Западе. И, наконец, самое главное – нужно понять, как оценить подлинно научную значимость работы, ее ценность, актуальность и новизну, а не внешние признаки. Источник:
Однако - https://www.odnako.org/blogs/ob-indeksah-citirovaniya/
|
|
Все права на информацию для посетителей разрешены © 2011 - 2024 - Zadereyko.INFO